Открытое письмо десяти академиков РАН, адресованное Президенту России В. Путину, взбудоражило русское общество. Ведь уважаемые и авторитетные ученые, в том числе и два нобелевских лауреата Жорес Алферов и Виталий Гинзбург, обратились к главе государства с настоятельной просьбой (если не требованием): остановите, уважаемый глава государства и гарант Конституции, Русскую православную церковь, которая «проникает во все сферы жизни». Ученые назвали это «проникновение» зловещим нерусским словом «клерикализация», чем только лишний раз подчеркнули свое враждебное отношение к возрождению православия, православного мировоззрения в нашей стране.

Уважаемых ученых очень встревожила резолюция последнего, ХI Всемирного русского собора, где, в частности, есть предложение правительству внести теологию в перечень научных специальностей высшей аттестационной комиссии (ВАК) и тем самым «уравнять в правах» традиционные научные и теологические диссертации. Нобелевских лауреатов Виталия Гинзбурга, Жореса Алферова и их единомышленников очень тревожит и стремление Русской православной церкви изменить ситуацию в нашей школе, в которой по-прежнему (в отличие от других цивилизованных стран) господствует монополия материалистического видения мира. Академики категорически против введения в школе «Основ православной культуры»: ученых беспокоит, не обидятся ли национальные меньшинства и не усомнятся ли наши дети в незыблемости дарвинизма.

Десяти академикам уже ответили. К сожалению, не президент. По поводу письма высказались не только представители Русской православной церкви и православной общественности, но и коллеги подписантов по Академии наук. Суть ответов сводится к двум основным тезисам.

Во-первых, церковь не пытается подменить собой науку. Она просто считает необходимым рассказывать детям и о том, что доказанные научные факты не всегда складываются в бесспорные истины, в том числе и теория Дарвина. Наука, например, до сих пор не может объяснить в полной мере, что есть человек с его сложнейшими и тончайшими душевными переживаниями? И пока это так, было бы самонадеянно отказываться от религии и религиозной картины мира. Ведь в отличие от науки христианство имеет ответы на главные вопросы: зачем живем мы на земле и в чем смыл истории человечества? А значит, обладает и методологическим знанием — в виде заповедей. И пока наука «надувает щеки», религия на протяжении столетий обеспечивает человечеству устойчивый, внятный нравственный закон, который, надо признать, выдержал испытание временем.

Во-вторых, униженная академиками теология пользуется вполне научными методами исследования религиозной культуры и религиозного учения и во многих странах мира давно развивается наравне с традиционной наукой как одно из ее гуманитарных направлений. И, что примечательно, Россия давно прославилась в мире представителями своей, русской, школы религиозной мысли. Их имена на слуху: В. Розанов, В. Соловьев, С. Булгаков, И. Ильин, Г. Флоровский, П. Флоренский и другие, в том числе и советские исследователи, например С. Аверинцев, известный своим работами о творчестве преподобного Нила Сорского (бого­слова и автора известной великопостной молитвы, переложенной Пушкиным в стихотворную форму «Владыко дней моих! Дух праздности унылой…»). Если следовать логике авторов открытого письма, то и этим признанным мыслителям нужно преградить дорогу в современную школу и высшие учебные заведения?

По существу, академикам указали на узость их кругозора, как это ни парадоксально звучит в отношении академиков и нобелевских лауреатов.

В Орле тоже есть ученые, которых «письмо десяти» удивило и огорчило. Среди них доктор технических наук Юрий Христофорович Поландов. Выпускник Харьковского авиационного института и аспирантуры МАИ, он работал инженером-испытателем в знаменитом НИИ-229 — центре испытаний ракетной и космической техники под Загорском (ныне г. Сергиев Посад). Как говорит сам Юрий Христофорович, он в 29 лет «остановился в своем атеизме» и понял, что православное христианство и церковь — это очень серьезно. В свои сорок лет ученый решительно перешагнул порог православного храма и с тех пор старается «стать настоящим христианином». Его дочь вышла замуж за православного грека и живет в единственной европейской стране, где православие имеет статус государственной религии. Сам же Юрий Христофорович последние двенадцать лет работает в Орловском государственном техническом университете — преподает математику и продолжает развивать свою любимую теорию взрывов.

Когда мы встретились, Ю. Х. Поландов не стал ждать первого вопроса и заговорил сам, как говорят о наболевшем:

— По форме это письмо напоминает о худших советских временах, когда с целью уничтожения оппонентов писали «лично тов. Сталину». Уважаемые академики предлагают главе государства решить судьбу русской церкви, не спрашивая саму церковь. Свое сугубо личное мнение они, по-видимому, считают архиавторитетным — настолько, что даже позволяют себе пренебречь обычными для научного мира способами выяснения истины, то есть дискуссией. Ну, куда там! Ведь академики борются за науку и прогресс с мракобесами! Но все-таки я думаю, что именно опасение встретиться лицом к лицу с очень серьезными оппонентами и побудило авторов письма обратиться сразу к президенту. Конечно, взаимоотношения церкви и общества, церкви и науки — вопрос интересный, и он заслуживает обсуждения. Именно обсуждения, но не приговора. Например, в Греции, которую я знаю уже достаточно хорошо, стиль «письма десяти» сочли бы просто оскорбительным не только для церкви, но и общества в целом. В этой стране многие вопросы, касающиеся веры и церкви, вообще не подлежат публичному обсуждению. Это не значит, что подобные темы там не обсуждаются вовсе. Просто есть для этого особые способы и особый стиль, не допускающий категорического отрицания и без­апелляционного осуждения веры и церковного учения. И действительно, для огульного отрицания религии нет никаких оснований. Существование Бога трудно доказать научными методами, но также невозможно и доказать, что Бога нет. Религиозная вера — это стремление человека к опыту иного бытия. И кто осмелится утверждать, что это стремление ни на чем не основано? Только те, кто такого стремления не имеют. Но это, как говорится, уже их проблемы. Религия помогает людям жить. И особенно с возрастом. Религия помогает уходить из этого мира. А это требует большой внутренней работы. И если я убедился в этом, если я имею подобный опыт, то кто смеет утверждать, что все это ненаучный бред и отказ от здравого смысла! Мне, например, нравится, что на похоронах перестали говорить речи над телом покойного, потому что лучше и точнее молитвенных слов ничего не скажешь. И какими аргументами можно оспорить это мое убеждение?

— Но насколько широко и глубоко религия может распространяться в современном обществе?

— Думаю, настолько, насколько широко и глубоко распространяется угроза его нравственному и физическому существованию. За примерами таких угроз сегодня далеко ходить не приходится. Содомия, например. Религиозный, церковный взгляд на проблему гомосексуализма в полной мере является единственно здравым взглядом на это явление: однополая «любовь» — это явно не столбовой путь человечества, это очевидная угроза его существованию. Как мы видим сегодня, вне религии и вне церкви отношение к этому опасному явлению угрожающе спокойное. Следовательно, у меня уже есть основания думать, что именно церковь является гарантом нормального развития общества. По крайней мере, она защитит его от содомитов. И для меня нет вопроса — должно или не должно государство поддерживать церковь. Другое дело, что религиозные каноны нельзя превращать в государственные законы! Тогда может получиться инквизиция. Это опасно, потому что человека нельзя заставить быть хорошим. Но его можно убедить в необходимости быть таким и можно создать ему для этого условия, подсказать ориентиры. Иными словами, сформировать общественную мораль, основой которой и должно стать учение церкви. И если этого не хотят понимать уважаемые академики, то это их беда.

— Академики не видят альтернативы материалистическому видению мира. Им кажется вредным и опасным, если дети вдруг усомнятся в том, что человек — существо исключительно животного происхождения, что он плод биологической эволюции, а не Божьего замысла. А ведь это уже не просто спор о том, кто прав — наука или религия. Современные достижения естественных наук — во всяком случае, как их преподносят ведущие мировые СМИ, — прямо-таки кричат человечеству: вы дети природы, и только, и вся ваша мораль должна быть основана на ее законах. И кажется, что человечество, отменившее Бога, уже готово себе позволить все, лишь бы это «все» не затрагивало интересы соседа: парад геев — так парад геев, эвтаназия, — так эвтаназия, аборты, изменение пола, омоложение за счет клеток человеческого эмбриона — почему бы нет? Наука не против. Только эти «сволочи церковные», как выражается академик Гинзбург, против. Не за мировоззрение ли битва? Не являются ли все эти академические письма продолжением похода против традиционной и вековой христианской нравственности, которая не позволяла человеку чувствовать себя животным, «которое право имеет»?

— Нет, не думаю. К счастью, мораль современного общества не сводится к потреблению материальных благ и получению удовольствий. Просто академики видят угрозу там, где ее нет. Русская православная церковь не препятствует материалистическому видению мира. Он не учит, как проводить научные исследования и не оспаривает научные открытия. Она только говорит: посмотрите, как удивителен мир Божий! И призывает видеть во всех открытиях доказательства разумного устройства мира, а значит, и существование его Творца. Ну признала же наука сама, что человек появился на земле не случайно! Так зачем же противопоставлять науку и религию, которые только дополняют друг друга в современном мире?

— Но разве не может возникнуть проблем у современного ребенка, которого дома воспитывают в христианском духе, внушают ему, что он создан по образу и подобию Божию и поэтому должен стремиться к совершенству, причем такому, какое после подвига Христа открывает человеку возможность победить даже смерть? Приходит такой ребенок в школу, а ему рассказывают про пещерного человека, который согласно науке был его предком, про борьбу за выживание и эволюцию видов, в которой выживает лишь сильнейший и самый приспособленный. Не свихнется ли наш ребенок? Не станет ли циником? Не разуверится ли во всем и вся? Может, академики не зря тревожатся: способен ли верующий в Бога поверить в обезьяну и наоборот?

— Весь мир не тревожится, а Гинзбург с Алферовым вдруг испугались! Дети должны знать постулаты христианства и пережить их, прочувствовать, пропустить через сердце, чтобы не стать «пещерными человеками» с атомным оружием в руках. Религия и наука — это параллельные миры, мир знаний и мир нравственных переживаний. Религия — это классика нравственности. Незнание классики делает человека беднее. Если кто-то считает, что ему это не нужно, значит, он обкрадывает самого себя.

— Но без Библии и церкви в современном, насквозь рациональном, мире прожить можно (ведь многие живут), а без научных знаний нельзя.

— Хорошо, давайте лишим наших детей сказок, игр, оставим только рациональное в их жизни. И что получится? Человека не будет. Ведь ему нужны и игры, и сказки, и Библия. И если меня и моих детей хотят лишить этой эмоциональной, нравственной стороны жизни из страха клерикализации общества, то я вправе обидеться: а почему, собственно?

— Юрий Христофорович, а чем отличаются отношения общества и церкви в Греции от наших общественно-церковных отношений?

— Я могу поделиться чисто бытовыми наблюдениями. Греческие священники намного публичнее русских. Их часто можно увидеть сидящими в кафе — в облачении, в компании коллег или с семьями. Правда, я никогда не видел греческих служителей церкви за обильным столом. Все достаточно скромно. В Греции вообще священника на улице можно увидеть и узнать чаще, чем в России. Потому что там и церквей, и священнослужителей больше. Службы в греческих православных храмах короче наших. А Пасха и Рождество у них больше праздники, чем у нас. У них это всегда выливается на улицы и площади, с фейерверками. Собирается очень много людей, так что на церковные площади даже приходится выносить аудиоаппаратуру, чтобы все слышали праздничное пение священнослужителей. Все со свечками, и все радостны в отличие от наших смурных и очень серьезных прихожан. В будние дни греки ходят в храм немного чаще нашего. Они отмечают не дни рождения, а именины своих детей. Моего внука, Марио, например, родители обязательно везут в ближайший монастырь. Там, в храме, он обязательно целует чудотворную икону, а его мама обязательно побеседует со священником. Ну а потом уж праздник продолжается, начинаются развлечения. Дочь хотела назвать сына Юрием, но священник сказал — Марио, и она послушалась. Проблема Греции — это поздние браки. До тридцати лет женщины и мужчины, как правило, часто меняют, как сегодня говорят, сексуальных партнеров, зарабатывают деньги и не хотят иметь детей. А когда после тридцати женятся и выходят замуж, уже часто просто не могут их иметь.

— Ну разве это не прямое следствие побеждающего материалистического мировоззрения, за чистоту которого борются десять наших академиков?

— В каком-то смысле христианство тоже материалистично, если рассматривать его как великий стратегический план удержания человечества от гибели. Давайте откажемся от этого слова — материализм, придуманного для того, чтобы внести путаницу и противопоставить христианству научное знание. Уберите понятия «материализм», «материалистическое видение мира» из злополучного письма академиков — и оно разрушится. В нем ничего не останется по существу. Потому что в действительности нет никакого противоречия между верой человека в Бога-творца и познанием самого себя. Сама эта способность человека познавать себя и окружающий мир, не им созданный, лишний раз доказывает нашу неслучайность в мире и, если хотите, наше особенное происхождение.

Андрей Грядунов.