Поверьте: то, что вы умеете более-менее логически выстраивать свои мысли, еще не значит, что вы не сумасшедший. То, что вы создали себе определенную, относительно четкую, картину мира, совсем не дает гарантии, что однажды она не рассыплется на мелкие кусочки. Из того, что вы каждый день смотритесь в зеркало, не обязательно следует, что вы видите там себя… Возможно, открывшая новый сезон театра «Русский стиль» премьера «Бытие № 2» (по пьесе Ивана Вырыпаева; режиссер-постановщик — заслуженный артист России В. И. Симоненко) дословно и не об этом. Но на подобные мысли наводит точно.

В определенных кругах сегодня уже, в общем-то, неловко не знать, кто такой Иван Вырыпаев. Но поскольку помимо «определенных кругов» на Земле живет еще 6 миллиардов людей, моя маленькая справка будет к месту. Не только российскую, но и европейскую известность Вырыпаев — режиссер, актер и театральный драматург — получил сравнительно недавно. В 2001 году он проявил себя как участник Центра новой пьесы «Театр Doc», в 2005-м — как создатель агентства творческих проектов «Движение Kislorod», а через год — арт-директор театра «Практика». Иван — режиссер-постановщик кинофильма «Эйфория», автор пьес «Сны», «Город, где я», «Валентинов день», «Кислород», «Бытие № 2», «Июль». Последние, в свою очередь, отмечены довольно большим количеством разнообразных наград (в том числе и международных) и с успехом идут на сценах Польши, Германии, Чехии, Болгарии, Англии.

Что касается направления, в рамки которого вписывается то, что делает Вырыпаев: называется оно новой драмой и имеет некоторые черты, заметно отличающие его от привычной нашему глазу и уху литературы. Содержание новой драмы зачастую шокирует новым (простите за тавтологию) уровнем правды жизни, документальностью, обилием физиологических подробностей, какой-то даже тошнотворностью (вспомните хотя бы фильм «Изображая жертву» по пьесе братьев Пресняковых). Тем самым направление это еще раз поднимает вопрос о том, что на сцене театра можно делать, а чего никак нельзя. При этом новая драма не создает вторую реальность, а только бесстрастно фиксирует первую, словно стремясь записать самый «звук жизни» — отсюда частое косноязычие персонажей, паузы, многоточия в тексте. Обрывочность, синкретичность происходящего, отсутствие единого сюжета и логического диалога между персонажами, абсурдность (не доведенная, однако, до полного бреда) — вот что в общем и целом характеризует драматургию Новой волны.

Надеюсь, не слишком утомила вас подробностями теоретического плана; обещаю — дальше их будет меньше.

Открывая новый, юбилейный сезон (в этом году «Русский стиль» празднует свое 15-летие), Валерий Иванович Симоненко еще раз напомнил зрителям, что новой драмой театр занимается уже два года, желая показать (цитирую) «всю живую, человеческую ткань сегодняшнего дня — от утробы до гробовой доски», и «Бытие № 2» — последний, итоговый спектакль на этом пути. К чему же привели шесть предыдущих премьер орловского театра?

…Полутемное помещение. Веселенький, дискотечный, в блестках пол, несколько предназначенных для исполнителей стульев, экран в глубине сцены…

Оказывается, на этот раз у пьесы не один, а два автора — Иван Вырыпаев и Антонина Великанова, бывшая учительница математики, а теперь «профессиональная сумасшедшая». Больше из страха перед такой же участью, чем из каких-то гуманных соображений, при разговоре о таких людях обычно употребляют разного рода эвфемизмы вроде «пациент психиатрической клиники». А сама Антонина из своего диагноза — шизофрения — никакого секрета не делает. И вполне связно предваряет собственное сочинение собственными же комментариями.

Главных героев в «Бытии» всего два: Антонина Великанова, она же — жена Лота (Инна Конашенкова) и ее лечащий врач и по совместительству — Бог (Александр Липов). Несмотря на это, на сцене все время находятся еще три человека: они составляют миниатюрный оркестрик (синтезатор, электрогитара, скрипка), успешно придающий всему происходящему мрачноватую, гнетущую атмосферу. Один из музыкантов, Павел Янков (кстати, он и разработал музыкальное оформление постановки), в начале спектакля исполняет роль самого Вырыпаева. И поясняет, что текст Великановой он не изменял вовсе, а только добавил в него так называемые «Песни пророка Иоанна» (не того, который в Библии, а совсем другого) и отрывки из писем Антонины к нему, Вырыпаеву. На этом он завершает свое «вмешательство» в течение пьесы.

Однако надо признаться, что с ее героями я несколько поторопилась: их не двое, а трое, причем третий-то как раз и является главным — это текст. И здесь нет ничего удивительного, поскольку авторам абсолютно не важно, кто говорит — врач или пациент, Бог или человек; важно — что и как он произносит. Это, кстати, тоже одна из отличительных особенностей «новодраматических» пьес: сами авторы зачастую называют их текстами — а ведь текст предназначается не для постановки, а для чтения. Ну как тут не пожалеть бедных режиссеров, которым приходится (по собственному выбору, правда) оформлять для сцены то, что вовсе этого не предполагает…

Рыба, клей, соль… В потоке сознания героини это — своеобразные опорные точки, к которым она возвращается снова и снова. Или этот «красный понедельник», которого не следует искать в пятнице… Бред? — не такой уж и бред, как может показаться на первый взгляд. Разве не понятен призыв жены Лота (вспомните библейский сюжет) «засолить себя», чтобы больше уже ничего не чувствовать и тем самым обрести жизнь вечную? Разве не близко каждому из смотрящих на сцену желание Антонины найти во всем сущем «что-то еще» помимо видимой оболочки? И разве не ждут от нас каждый день смысла в реальном мире так же, как ждут его врачи от шизо-френика?..

А вот и сам врач. То есть Бог… То есть одновременно и то, и другое, и еще что-то третье. То самое «что-то еще», наличие чего так упорно доказывает Антонина. Ему, видимо, тоже знакомо понятие «рефлексия», потому что в своих монологах он договаривается до того, что смысла нет ни в чем, даже в нем самом, а потому и его самого нет… Окончательно раздражившись, вытаскивает из оказавшегося под рукой таза какого-то «нового человека» и некоторое время сосредоточенно его лепит (ох уж эти постоянные аналогии процесса творения с процессом лечения!). А потом и вовсе складывает с себя нимб и, печально констатировав: «Устарел я для этой новой драматургии», уходит со сцены. Бог ведь тоже человек — и его душевные силы точно так же не безграничны.

…Поразительно сильный эпизод: Бог-врач стирает из головы Антонины все — мужа, отца, окружающий мир. Но ее тревожит только потеря образа ее любимых акварельных пятен: она в ужасе просит не уничтожать хотя бы их, потому что это — «пятна ее смысла». Однако в своем стремлении заполнить жену Лота пустотой творец неумолим…

Пятна смысла… Только что на экране был «здоровый индивидуум»; а вот он уже оказывается запертым в психушку, абсолютно уничтоженный, так и не нашедший того, своего заветного, позарез нужного «чего-то еще». Тут же рядом и наш знакомый Бог — теперь он обитает на помойке и потихоньку спивается… Александр Липов в этой роли не выходил у меня из головы, наверное, целую неделю — так он был логичен и достоверен в своем бредовом, зыбком, постоянно раздваивающемся образе.

…Но что это? Решение найдено: оказывается, Бог на солнце, и нужно срочно лететь к нему! На лице Антонины блуждает милая, немного бессмысленная улыбка… Она знает, она предчувствует: солнечные пятна сродни пятнам ее смысла. Она знает, что ни ее тело, ни ее душа уже никогда не вернутся на землю. И совершенно от этого не страдает…

Юлия Астрахан.