Красная строка № 16 (282) от 30 мая 2014 года

В самом воздухе разлито?

25 мая российское телевидение показало «Бесов». Это, как минимум, третья отечественная экранизация знаменитого романа Ф. Достоевского, не считая зарубежной, снятой польским режиссером А. Вайдой. Все они были по-своему глубокомысленны, но очень уж нудны. Фильм В. Хотиненко захватывает и не отпускает до конца.

Режиссеру удалось найти и нужную форму киноповествования и актеров. Их лица малоизвестны широкому зрителю, но кажется, так и должны были выглядеть двуликий Николай Ставрогин (М. Матвеев), одержимый Петр Верховенский (А. Шагин), искушенный Иван Шатов (Е. Ткачук), «сам себе враг» Кириллов (А. Кирсанов), фанатичный Эркель (В. Чепурченко), безумная Лебядкина (М. Шалова), верующий убийца Федька Каторжный (О. Васильков)… Введение не существующего в романе персонажа — следователя Горемыкина (С. Маковецкий) — это вольность режиссера, которая, тем не менее, помогает перевести язык романа на киноязык и многое объяснить зрителю.

Фильм построен как расследование убийства «бывшего студента Шатова», в ходе которого выясняется еще «многое и зловещее». Допросы подозреваемых, беседы с участниками событий, чего нет в романе, перемежаются с основным повествованием как настоящее и прошлое, как внешнее и внутреннее. И это делает фильм интригующим и динамичным. Кроме того, у Горемыкина особая роль — он задает риторические вопросы, размышляет вслух, стараясь, как и мы, понять, что же произошло в городке N и что за всем этим кроется? Горемыкин — это мы! Но фамилия персонажа не случайна. Именно следователь Горемыкин расследовал когда-то дело об убийстве реального студента, ставшего прототипом Шатова, убитого молодыми террористами из группы Нечаева.

Но нынешнее восприятие очередной экранизации «Бесов», пожалуй, не объяснить одними только режиссерским находками. Думаю, не ошибусь, если предположу, что мы просто «дозрели» до восприятия этого произведения Достоевского. События последнего времени с их всплесками поистине бесовской энергии в виде «Пусси райот» и украинского неонацизма, немотивированной враждебности со стороны откровенно содомитствующего Запада, разрушение некогда цветущих государств в угоду мировой закулисе — все это помогло, если можно так выразиться, понять давнюю тревогу великого русского писателя, который разглядел суть бесовства и его зловещие проявления в обществе людей — однажды и навсегда!

Революция? Полноте! Эти бесовские попытки спрятаться от света оставьте «лихим» 90-м. Тогда новым бесам нужно было сломать очередную цивилизацию, возникшую на обломках той, что им уже однажды удалось развалить, — советскую цивилизацию с ее устоявшимися нравственными формами, в очередной раз раздуть пожары и посеять легенды о мнимых пророках и героях. На Донбассе теперь — тоже революция. Но это не бесовство, а отчаянная попытка противостоять ему. И Николай Ставрогин не революционер, как очень к месту замечает в фильме следователь Горемыкин. Говорит, как бы рассуждая сам с собой и с начальником полиции Флебустьеровым (В. Зайцев), а по существу вносит ясность, отделяет зерна от плевел в нашем засоренном либеральной пропагандой сознании, подчеркивает глубину проблемы бесовства, которая отнюдь не сводится к желанию «свергнуть правительство».

Впрочем, протест протесту рознь. И сегодня трудно не согласиться с Горемыкиным, который делает вывод, что «революции совершают дети лавочников руками романтиков». И все оттого, что кое-кому, как считает герой Маковецкого, кажется унизительным повседневный созидательный труд, хочется получить все и сразу. По крайней мере, в новейшей истории — истории «цветных» революций — дело обстоит именно так.

А, в общем, у нас теперь все как в городке N, как будто и не было разделяющего нас столетия с лишком. И тот же молодой сатанинский хохот в ответ на отчаянные попытки «прогрессивных стариков» Верховенских напомнить о вечных ценностях, об истинных красоте и культуре. (Отставного профессора Степана Трофимовича в фильме играет И. Костолевский). И можно сойти с ума, подобно губернатору Андрею Антоновичу (А. Галибин), потому что кроме как: «Пороть!» — на ум ничего и не приходит в качестве адекватной меры против таких вот, с позволения сказать, «защитников свободы», как бешеные «пуськи» или «юные украинские мстители», с восторгом сжигающие заживо своих оппонентов. И, кажется, ничего не стоит продолжить логический ряд рассуждений «главного беса» — Петруши Верховенского, который к категории «наши», то есть одержимых бесовством, относит и всякого учителя, смеющегося над Богом вместе с учениками, и адвоката, защищающего богатого мерзавца-душегуба. Разве не вписывается в этот же «сонм избранных» и современный образованный интеллигент, презирающий свой народ и страну за их неспособность к жизни по западным стандартам, или молодой циник, не видящий разницы между советской Россией-СССР и гитлеровской Германией? Да хотя бы просто типажи из числа современной «продвинутой» молодежи, которые не видят ничего зазорного в безбрачном сожительстве — разве они не «свои бесы» для Петруши Верховенского?

Мир снова в поисках «новых форм» бытия и ему опять тошно от нравственно устоявшегося прошлого. Для бесов только будущее — вне критики, именно потому, что неопределенно, неустойчиво, туманно. Бесам претит нравственная статика, потому что она от Бога.

— А вы верите в Бога? — спрашивает старец Тихон у Горемыкина.

— Хотел бы верить, — отвечает обескураженный следователь.

Этой сцены нет у Достоевского. Но зато как она современна! Это же разговор с нами! «Хотели бы верить» — это типовой ответ современного образованного общества. Значит, не верим. И от Евангелия отказываемся, как Горемыкин. Ему книгоноша предлагает купить. А он, уже так много переживший по ходу расследования и пообщавшийся с Тихоном, все равно отмахивается: «Потом!».

— Потом поздно будет, — обращается с экрана прямо к нам книгоноша. А мы смотрим и думаем: ну, это религиозная пропаганда!

Без веры в Бога человек становится орудием бесов. В этой простой мысли нас, современных «образованцев», настораживает, если не отталкивает, мистицизм. Не так ли? Но в фильме старец Тихон объясняет Горемыкину, что мистика — это от о греческого слова, означающего не что иное как тайну. Где тайна, там и глубина. И вряд ли кто из нас решится оспорить, что и человек во всей глубине его психологической природы есть тайна. И его отношения с окружающим миром, да и сам этот мир — тоже до сих пор неразгаданная тайна. И если продолжить рассуждения, то вполне логичным будет и признание бытия Божия. В познании тайны нет ничего зазорного. К тому же, тайна эта — не такая уж беспросветная мгла. Она не давит и не подавляет волю, в отличие, скажем, от оккультизма. В том-то и штука, что мы время от времен соприкасаемся с ней, «она дана нам в ощущениях», да только мы все отмахиваемся, торопясь по насущным делам.

Вера — это осуществление ожидаемого. Так, кажется, сказано в одном из апостольских посланий. Чего ожидаем, что на душу ложится, в то и верим. А если отмахиваемся, значит — другое ближе. «Где сокровище ваше, там и сердце ваше».

Так как же прокрадывается в сердце бес? Фильм Хотиненко, может, и не раскрывает всю сложность этого вопроса, но, по крайне мере, акцентирует наше внимание на одном важном пункте: поддавшемуся хотя бы однажды греховному искушению полюбить Бога уже очень трудно. И чем тяжелее грех, тем труднее выздоровление. Ставрогин совершил нечто запредельное — совратил девочку-подростка. У Достоевского нет сомнений — это грех смертный. А в современной Европе всерьез обсуждается возможность легализации педофилии и шаг за шагом снижается так называемый «порог согласия» для несовершеннолетних, чтобы узаконить грех. Петруше Верховенскому и во сне такой успех не снился! Что же будет с «цивилизованной» Европой в ближайшем будущем?

Ведь чтобы падшему подняться, нужно совершить подвиг покаяния. А на это не каждый способен. Ставрогин, например, не смог, хотя и попытался. Легче себя убедить, что ты сам себе голова и что никой Бог тебе не нужен. Отсюда и эпатаж, и дерзость, и новые грехи. Так оно в жизни и бывает, сплошь и рядом. Вон как оно на Украине-то проявилось: Евросоюз по уши (или по рога?) в этом самом…

Для заблудившихся, но не успевших пасть слишком уж низко, спасение в любви. Не вообще к человечеству, а к конкретному человеку, как это случилось у Ивана Шатова. Самое простое и доступное — полюбить женщину и ее ребенка, создать семью. «Было двое, и вдруг третий человек, — делает радостное открытие Иван Шатов, держа на руках новорожденного младенца, — новый дух, цельный, законченный, как не бывает от рук человеческих. И нет ничего выше на свете!». Это дар свыше нам, немощным. От такой любви до веры в Бога — один шаг, потому что, когда любишь, хочется поделиться счастьем, чтобы все всех любили. Такое «ожидаемое» только в Боге и может осуществиться.

Так что ничего сложного и заумного. Все просто у Федора Михайловича. Все — про нас и про жизнь. И заслуга В. Хотиненко в том, что он, как хороший школьный учитель, сумел эту простую сложность нам объяснить. Или и впрямь это уже в самом воздухе разлито?

Андрей Грядунов.

самые читаемые за месяц